Арт-проекты - Арт-Новости

Первое, что бросается в глаза на выставке художников, вошедших в лонг-лист премии Кандинского, — это архитектура экспозиции. Никакой неоновой подсветки, как в прошлом году. Никаких странных эффектов близости за счет огромного размера полотен. Никаких клаустрофобических подвальных видеокурятников. Красные ковровые дорожки теперь ведут прямо к произведениям искусства, освещенным спотами. В середине стоят диваны. Дизайнер выставки — Борис Бернаскони, молодой пробивной архитектор, который недавно опубликовал книгу о ЦДХ под названием Interface / Profoster. Так что теперь понятно, какого рода «социальным пространством» могла бы стать эта площадка, если ее не снести: большой чилаут (chill out) для разорившихся миллионеров, выставка предметов роскоши, купить которые по мере усугубления экономического кризиса будет по карману все меньшему числу людей…

Разумеется, для такого устройства выставки есть свои причины. Верхний свет был приглушен, чтобы спрятать неомодернистское убожество ЦДХ; красные ковровые дорожки прикрывают гиперактивный пол; почти все работы освещены кадрированным светом, чтобы придать ритм выставке, которая иначе показалась бы бесформенной. Но формализм не бывает только прагматичным, он всегда одновременно глубоко идеологически обусловлен. Многие москвичи познакомились с освещением спотами, затемненными стенами и приглушенным верхним светом на последней Ярмарке изящных искусств: это свет пафосного бутика. Если на живопись Богдана Мамонова (в духе магического реализма) направить этот свет, получится масло масленое; осветить им холсты с граффити Миши Моста — и пугающими станут оранжевый, зеленый и фиолетовый, а не красный, желтый и голубой, как в знаменитой живописи цветных полей Барнета Ньюмана (Barnett Newman). А если направить его на социально-документальную неореалистическую фотографию, получится лайт-бокс. Но уже через двадцать минут появляется резь в глазах.

В этом слепящем свете тебе постоянно напоминают, что перед тобой выставка безмолвно соперничающих объектов, которые сопоставимы, потому что в каждый из них вложен абстрактный труд художника. Можно получить удовольствие от праздного шатания по этой коллекции недоступных, безукоризненно освещенных, по сути бесполезных товаров, но при этом есть риск ослепнуть или проснуться и, оглянувшись, увидеть лишь руины. И впрямь. Если посмотреть на выставку при дневном свете, она развалится на части, как будто арт-ярмарка после взрыва. Выставка организована глянцевым художественным журналом «АртХроника», ее спонсирует корпоративный коллекционер Дойче Банк, и присуждается здесь не одна, а целых три премии, у каждой из которых очень длинный лонг-лист (тридцать человек в номинации «Художник года» и человек по пятнадцать «Молодых художников» и «Медиахудожников»). Заявки на участие принимались не только от физических, но и от юридических лиц, так что программы некоторых галерей были переняты целиком, как в случае с когортой художников Айдан, которые лезут изо всех углов. (С подробностями кураторства и полным списком участников можно ознакомиться на сайте премии).

Кураторы перемешали эти три лонг-листа между собой и разбросали подборку из шестидесяти художников по всему центральному залу и двум прилегающим помещениям. Так что премиальная выставка не похожа на подробную музейную легализацию четырех финалистов (как, например, в случае с премией Тернера); предполагается, что она даст вам общее представление о том, куда течет мейнстрим. Если же его течение подать в неверном свете, оно неминуемо будет напоминать болото — именно на то, чтобы избежать такого впечатления, и нацелен дизайн Бернаскони, и ему это удается, по крайней мере поначалу.

Так куда же течет мейнстрим и правда ли это река розового гноя, как выразился Илья Кабаков о культуре гламура в интервью для OPENSPACE.RU? Конечно, налицо непрерывный количественный рост победно кричащего искусства, в московских галереях его предостаточно на любой вкус. Где-то оно мягкое и обнадеживающее, где-то злобное, с фашистским душком. Но в то же самое время кризис наступает. Герои прошлого года AES+F, Дубосарский и Виноградов, Кулик и лауреат Анатолий Осмоловский за этот год не создали новых проектов — вероятно, потому, что были заняты воспроизведением старых работ на потребу докризисного рынка. Однако образы и объекты прошлого года переживают второе рождение в виде репродукций, еще более злобных (и, следовательно, еще более безвкусных), чем оригиналы.

Например, обращение Осмоловского к неоформализму в последние годы воодушевило многих художников и привело их к более широкой переориентации, именно поэтому он и получил в прошлом году премию Кандинского ($50 тыс.). Но сейчас главным «абстрактным художником» является Георгий Пузенков; его гигантская инсталляция с фирменными окошками системы OS 9 на видеоэкранах (спонсируют ее partner projects) кажется варварской отсылкой к Барнету Ньюману и живописцу-разбрызгивателю Джексону Поллоку (Jackson Pollock).

Скульптор Дмитрий Цветков отдает дань аллегорическо-концептуальной скульптуре Бориса Орлова и сообщает соц-арту более явное и актуальное православное звучание: огромного размера бюстгальтеры на стене отбрасывают тень на пустые униформенные костюмы с гипертрофированными советскими и постсоветскими орденами, вышитыми бисером, как на облачении священников. Кстати, на выставке Диана Мачулина рассказала мне, что в каталоге у этих работ наверху каждой чашечки лифчика располагался православный крест, то есть становилось ясно, что они символизируют купола храма Василия Блаженного.