Арт-проекты - Арт-Новости

В свое время Сюзен Зонтаг писала о невозможности пародии на порнографию. В этом жанре пародия всегда будет равна первоисточнику – с этической и эстетической точек зрения.

Запрещено к показу ( Destricted )
Режиссеры: Марина Абрамович, Мэттью Барни, Марко Брамбилла, Ларри Кларк, Сэм Тейлор-Вуд, Гаспар Ноэ, Ричард Принс.

История с полузапретом фильма Разрешено к показу ( Destricted ), который выпустила в российский прокат компания Кино без границ , подняла – в который раз, все теми же словами, – шумиху вокруг вопроса о запретном , возобновив на голом месте вечные, с некоторых пор, разговоры о том, что является, а что не является порнографией. СМИ обращались к врачам-психиатрам и криминалистам, формировали списки кинокартин, содержащих крайне откровенные сцены, но прошедшие в прокат, составляли рейтинги легальной эротики – в общем, проводили, как водится, собственные расследования. Вторым обсуждался вопрос об авторских правах, цензуре и практике выдачи прокатных удостоверений. Что, на мой взгляд, в данном случае оказалось интересней и полезней.



Между тем, вдохновив экспертов на очередную порцию очевидных ответов, как журналисты, так и публика, отвлеклись от главного. На задний план ушел самый, может быть, важный для создателей Разрешено к показу , аспект фильма. Это первый 35-миллиметровый, полнометражный арт-проект, выполненный современными художниками, попавший в широкий прокат, но реализованный на территории не кино, а contemporary art.

Один из аналогов этого уникального эксперимента – сериал Мэтью Барни. Его Кремастер сделан еще по старой схеме, когда продюсером выступила галерея, а фильм был предназначен для демонстрации в галерейном же пространстве, как составляющая инсталляций. На киноэкраны Кремастер пробирался, но, с черного хода , – как правило, это были фестивальные спецпоказы.

Можно вспомнить еще один аналог – давнишний фильм Сары Мун (которая сама, кстати, не чуждается локальных, галерейных кино-экспериментов), подготовленный к столетию кино. Однако тогда она привлекла к сотрудничеству именно режиссеров, режиссеров известных и популярных, дабы каждый из них, пользуясь люмьеровской камерой, снял фильм, по хронометражу равный Прибытию поезда . Вообще, практика создания для проката альманахов, состоящих из короткометражек, имеет свою особую историю. И сегодня мы видим, что форма эта становится популярнее, как будто обретая второе дыхание.

Еще одна аналогия – рекламные компании Diesel или Smirnoff. В то время как приглашение именитых режиссеров в рекламу давно стало рутинным мероприятием, эти компании к популяризации своей продукции привлекли авторитетных видео-артистов и фотографов. Выпущенные на DVD, сборники их рекламных роликов смотрятся как альманахи поп-видео-арта. Contemporary art, однако, справедливо ассоциируется с экспериментом , с радикальными, а то и экстремальными формами визуального, что ни большой аудиторией, ни обыкновенным заказчиком , не приемлется. Можно убедиться в том, что этот взрывной потенциал актуального искусства в рекламе эксплуатируется с большой осторожностью, а некоторые из произведенных таким образом рекламных продуктов так и не попадают на телевизионные экраны, оставаясь имиджевым продуктом, но имеют возможность засветиться на экране большом, во время (опять же) фестивальных показов ( Каннские львы , например). Так что эта относительно новая схема взаимодействия бизнеса и современного искусства – весьма знаменательна.

Вопрос социализации современного немейнстримового кинематографа стал темой моего прошлогоднего разговора с Шэном Даниэлсеном, на протяжении последних шести лет являющимся художественным руководителем Эдинбургского кинофестиваля. Надо сказать, что Даниэльсен совмещает две ипостаси – он не только директор, но и главный, едва ли не единственный отборщик фестиваля (тоталитарный диктат собственного вкуса – принципиальная установка). В год ему приходится просматривать более 2000 фильмов. Этого мало, и так как официальной отборочной комиссии в Эдинбурге нет, он прислушивается лишь к рекомендациям друзей-коллег, или просто людей, работающих в киносфере, которым доверяет. При этом количество присылаемых на фестиваль фильмов возрастает в последние годы лавинообразно. Так или иначе, Даниэльсен является одним из самых насмотренных людей на планете. И насмотренным именно в плане экспериментального кино.

Мы беседовали с ним о роли фестивалей в актуальном киноконтексте. Он посетовал тогда на то, что прежде фестивали обладали неким волшебством, но сейчас их особая, праздничная аура утеряна, – у каждого крупного города есть один свой, а то и несколько кинофестивалей. В некоторых случаях слово фестиваль стало термином, обозначающим явление, которое заполняет ту нишу, пустоту, что появилась из-за экспансивного продвижения на рынок американского коммерческого кино. Фестиваль – нечто среднее между выставкой и продажей (Ср. недавнее высказывание Фрэнсиса Форда Копполы: Думаю, кинофестивали принадлежат прошлому, они уже отжили свое. Они не интересуются фильмами и стали всего лишь священными коровами для критиков .). А, поскольку некоммерческая часть кинематографа вытесняется все больше и больше на края процесса, фестивали восполняют эту пустоту . Однако, нарастающее количество фестивалей, – по мнению Даниэльсена – не панацея. Современный кинематограф требует иных экономических моделей.

Так наш разговор с Даниэльсеном коснулся темы новых киноформ и способов их презентации. Демонстрация экспериментальных фильмов в галереях – этакий перманентный фестиваль, – кажется, неплохой выход из ситуации. Режиссеры могли бы объединяться с коммерческими галереями, а коммерческие галереи – продюссировать их работу. Да, Мэтью Барни пока один такой на белом свете, он достаточно оригинален, как художник, (или как режиссер), однако есть множество других мастеров экрана , которые могли бы пойти по пути Барни, но не делают этого – Шерин Нишат, Билл Виолла, Стигма Куин... Эти видео-артисты могут снимать большие фильмы. С другой стороны, есть много художников в кино, которые могли бы учесть опыт Барни и использовать его. Почему бы не Гаспар Ноэ? – резюмировал Даниэльсен. – Аудитория арт-кино, умирает. Как бы не были известны и популярны Альмадовара или Такеши Китано, они не оказывают такого влияния на культурный процесс, как в свое время Фассбиндер или Антониони. В то же время, аудитория Contemporary-art – растет. Поэтому, может быть, скоро станет выгоднее позиционировать себя как визуального художника, нежели как кинорежиссера .

Иными словами, в визуальной сфере рынок символической продукции готов к переделу и реформам. Возможно, Разрешено к показу – только начало поисков оптимальной формы киноарта .



Актуальное искусство по определению заинтересовано теми областями жизни, которые табуированы или просто замалчиваются, проблемами, которые еще не проявлены мейнстримом и не осознаны социумом в целом. То, что темой первого эксперимента по сращиванию кинематографа и видеоарта стала порнография – как закономерно, так и до скуки предсказуемо. Но куда бедному художнику податься? Здесь приходилось-таки выбирать между запретным и разрешенным, и, в силу уникальности проекта, быть достаточно оригинальным. Тема терроризма (и в форме киноальманаха, кстати) раскрыта ; порнография же остается табу, но, похоже, общество все более лояльно относится к ней – это заметно не столько по увеличению доли этой продукции в интернет-сегменте рынка, как по все возрастающей откровенности откровенных сцен в самом кинематографе. Секс в рекламе – тема отдельного разговора, – но и тут разрешенный эротизм иногда явно отсылает к порнографическому.

Гаспар Ноэ, вдохновитель проекта Разрешено к показу , считается автором одной из самых жестких сцен в истории кино. Он же – сделал (запрещенный к показу) клип для группы Placebo , действие которого происходит в гламурном борделе. Лари Кларк, снявший один из эпизодов Destricted , успел прославится как антрополог , изучающий подростковую сексуальность. В Кенпарке он превзошел самого себя, показав сцену группового секса между школьниками. Примеры можно множить. Что касается видеоарта, то стоит вспомнить вышедший еще в 2002 году полуторачасовой фильм Кики Пикассо Substitushion # 4 . Сопровождаемый саундтреком в стиле техно, его видеоряд представляет собой такую же техно-нарезку кадров телепередач и видеофильмов. Пользуясь техникой виджеинга, Пикассо склеивает фрагменты ток-шоу, теленовостей, интервью политиков и кадры порнофильмов, уравнивая техническими средствами – как визуальную среду, так и звуковую дорожку этих разнородных материалов. При этом порно-эпизоды составляют две трети фильма.

От Истории О до Мечтателей дистанция приличная. Нет, эротика осталась эротикой. Порнография порнографией, и качество последней не поднялось на новую высоту. Французский Эрос , как стыдливо называют сборник порно-короткометражек, снятых в 10-30-х годах – тому подтверждение. В магазинах, торгующих DVD, он занял место на полках артхауса, в то время, когда самое ему место в загончиках детям до... – странно, но очарование винтажа, столь сильное в фотографии, в порнокинематографе не срабатывает вовсе.

В свое время Сюзен Зонтаг писала о невозможности пародии на порнографию. В этом жанре пародия всегда будет равна первоисточнику – с этической и эстетической точек зрения. Гаспар Ноэ и компания не пародируют, но рефлексируют по поводу жанра. Критерии порнографического не размылись и никуда не делись. Просто эпоха, когда детям нет надобности прокрадываться в кинотеатр, чтобы посмотреть порнографию, продолжается уже два десятилетия. И то ли еще будет? Так что с, некоторым опозданием, Destricted констатирует новую эру в отношениях порнографии и социума. Жаль только, что прокатчики путают, смешивают понятия эротики, порнографии и искусства, неуклюже объявляя в своем синопсисе: Если порнография – произведение, не имеющее иных целей, кроме как вызвать сексуальное возбуждение, то эротика – сексуально откровенный материал, обладающий, помимо способности возбуждать, художественными достоинствами . Во-первых, наличие эротического не делает автоматически произведение художественным . А во-вторых, определитесь же, что вы прокатываете – невинную эротику, которой и без того достаточно и в современном гламуре и в современном дискурсе , или все же пытаетесь шокировать зрителя порнографией, подняв ее на высоту искусства.

Как заметила героиня одного из романов Пелевина, моральная реабилитация онанизма – величайшее духовное завоевание рыночной демократии . Но еще есть чем нас удивить, тем более, когда за дело берется такой генератор брутальных образов, как Мэтью Барни. Лебедка – часть его полнометражного проекта De lama lamina . Как водится, Барни создает визуальные метафоры такой силы, что заставляет сопереживать и людям, и предметам. Мощный кран, поднимающий в воздух машину, под коленвалом которой подвешен словно только что вырванный с корнем из земли человек. Его совокупление с движущимися деталями – это и воплощение автоэротизма, и сложная многосоставная индустриальная метафора, показывающая подсознание человечества, выпустившего на волю Машину. По Барни, наше бессознательное, создавая все более мощные костыли , просто тешит себя мыслью о том, что наращивает свои фаллос и кратос, удерживая власть над этим рукотворным миром. На самом деле, – вся индустриальная культура – это всего лишь памятник цивилизации самой себе, своей футуристической мечте о завоевании мира и природы. Показана и изнанка съемок эпизода – техническая подготовка к нему и исполнитель главной роли , еще только входящий в образ. В этом контексте, действия, которые он совершает, становятся ритуалом. Но ритуалом бессмысленным, так как повторяют не акт сотворения мира богом, а показывают интенции самого человека.

Близкий по смыслу эпизод сняла Марина Абрамович – один из самых последовательных и авторитетных перформеров. Ее игры с телесностью всегда опирались на безжалостные опыты с самой собой, как с неким Телом, всяческие границы которого (в том числе и физические) испытываются на прочность, стойкость и степень иллюзорности. Балканский эротический эпос – тоже о Теле, теле народа, если можно так сказать. Сделан он, правда, так, что до конца не ясно – это программа популяризации фольклора, или просто прикол, реконструкция обряда, или рекламная компания региона, дескридитация классической антропологии или попытка ликбеза. Показывая заведомо сакральные эротические ритуалы, заставляя статистов оголяться и бегать по полю в попытках оплодотворить его, Абрамович показывает пустоту сакрального, обнажающегося перед масс-медиа. При виде старух, задирающих юбки или мужчин, возносящих хвалу небу, пока у них держится эрекция – на ум приходит только одно определение – надругательство . Только не очень понятно, чего над чем – цивилизации над архаикой, или Абрамович над предполагаемыми оппонентами-националистами.

Ричард Принс, главный конек которого – деконструкция икон американской поп-культуры путем их копирования, увеличения и демонстрации, а также разоблачение повседневных мифов, посредством их укрупнения и предъявления мирной публике – берет эпизод порнофильма, снятого в 70-е и прокручивает, словно предъявляя некий эталон. Тоже своего рода антропология.

Первый раз Ларри Кларка – документальный фильм-реалити рассказывающий о том, как молодой человек впервые участвует в съемках порнофильма. Перед этим Кларк по очереди опрашивает парней из группы претендентов (19-23-летние), выясняя у каждого из них – как они впервые увидели порнографию и при каких обстоятельствах потеряли девственность. После исповеди один из них получает право выбрать партнершу. То, что происходит затем – безжалостная и бесцензурная фиксация процесса съемок. Желание принять участие в эксперименте было мотивировано для героя наивным стремлением получить то наслаждение, которое транслирует порно. Вместо этого – механическое соитие, конфузы и растерянность. Если, отвечая на нескромные вопросы режиссера, он еще как-то бодрился, пытаясь выглядеть циничным, то тут он уже не в состоянии скрыть подростковую ранимость, застенчивость. Задним числом, стыд за публичный половой акт порождает и стыд за духовный стриптиз.