Арт-проекты - Арт-Критика

Фильм режиссера Алексея Мизгирева Бубен, барабан получил две награды на кинофестивале в Локарно – приз за лучшую режиссуру и приз жюри.

- Станислав Говорухин в Госдуме обвинял ваш фильм в том, что он является абсолютной ложью, по которой Запад будет составлять представление о России . Как ни крути, а Говорухин в чем-то прав: фильм о провинциальной библиотекарше, которая ворует книги, чтобы их продать, – это как приговор интеллигенции...

- Когда я снимал картину, мне было совершенно все равно, что обо мне скажут и подумают, понравится эта картина либеральному лобби или консервативной прослойке. И уж тем более мне кажется постыдным делать картины специально для Запада . Мне кажется, в последние 15-20 лет у нас появились режиссеры, писатели, способные снимать фильмы и писать книги без оглядки на то, что их творчество может кому-то не понравиться. Я снимал именно так. И, вопреки обвинениям, ориентировался как раз на традиции русской культуры.

- Поясните.

- Есть традиция русской психологической литературы, драмы. Ее главный принцип – рассказать историю простого человека в непростых условиях. Причем, как показывает пример того же Чехова, герою вовсе не обязательно воевать или выживать в пустыне. Чаще всего самая заурядная жизнь, ее скука и однообразие являются не меньшим испытанием, чем экстремальные условия. Человеку вообще тягостно жить, независимо от внешних обстоятельств. И меня интересовала реакция обычного человека на мир, который агрессивен или безразличен к нему. И Достоевский, и Чехов скрупулезно исследовали такого человека. В широком смысле проблема человека не изменилась: он все тот же – просто задачи у него из нового времени. Синонимом искусства сегодня стала история маргиналов. Такая сексуальность, сякая сексуальность... Меня же интересует обыкновенный человек. Хочется остаться в рамках культурной традиции, но получить при этом нетрадиционный результат.

- Этот фильм многим обязан Наталье Негоде – звезде и символу перестроечного кино, которая сыграла в фильме Маленькая Вера . Вы сознательно старались сыграть на образе? Или идея была в том, чтобы показать, во что превратилась героиня Веры 25 лет спустя?

- С Натальей мы не были даже знакомы, просто были пробы, и ее пробы показались мне наиболее убедительными. Пришел к продюсерам и сказал: Я нашел актрису . Они спросили, кто – и я поставил диск с ее пробами. Но, конечно, Наташу до сих пор знают по тому фильму – она в мироощущении, в ментальности, в какой-то степени в ностальгии целого поколения.

- Параллели между фильмами все же напрашиваются: Маленькая Вера тоже об одиночестве – но и о робкой надежде.

- В сущности, половина фильмов в мире – об этом. Но меня интересовала личность и талант актера, а не послужной список. Эта картина требует глубокой внутренней актерской работы. На это способны сегодня очень немногие артисты. Вообще соблазн сделать что-то постмодернистское, отсылки к тем или иным фильмам, или к той или иной литературной традиции, поиграться в это – он, конечно, очень силен. Здесь вот сделать что-то с намеком на Анну Каренину, здесь на Катерину Измайлову – даже в сценарии это как-то проскальзывало. Например, моряк приносит героине книгу Анна Каренина . Но все-таки рядовая жизнь библиотекарши пересилила. Тут не игра: материал и актерские задачи были, повторяю, глубже по драматургическому напряжению. Она просто библиотекарь, которая ворует книги с работы.

- Скажите, а прототип есть у вашей героини, или это все-таки выдумка?

- Понимаете, в таких случаях, если нет реального человека, который поступил именно так-то в таких-то обстоятельствах, сценарист вынужден оправдываться. Но слово выдумка тоже не подходит. Мне часто приходилось, да и сейчас приходится ездить в плацкартных вагонах, и я наблюдаю, как люди торгуют товарами, которые производит их завод или фирма. Моя героиня, в сущности, поставлена в те же обстоятельства: только она торгует не товарами, а книгами из библиотеки. А что касается главного, то есть сильного женского характера, то тут ничего не выдумано. Я наблюдал таких женщин в жизни: это и есть тот самый знаменитый русский характер, который, между прочим, на себе войну вынес, как у нас говорят. Это история сильного человека, который становится заложником своей силы.

- Для вас принципиальна незасвеченность артиста в сериалах, на телевидении?

- Я нечасто смотрю телевизор и могу просто не знать о том, что какой-то артист раскручен . По большому счету, мне все равно. Интересует лишь его актерская мощь и попадание в роль. Кстати, Сергей Неудачин, исполнитель роли Игоря, врача-стоматолога в моей картине, как раз известен ролями в сериалах. На него во время съемок из-за оцепления бросались почитатели. Игорь до этого снялся в каком-то полууголовном сериале, и все, оказывается, смотрели его. И чуть ли не гонялись за Сергеем – с требованием объясниться на фене.

- А где проходили съемки?

- В Тульской области. Там есть небольшие города и поселки, построенные рядом с шахтами. Сейчас предприятия закрыты, остались просто поселки, в которых даже людей-то нет – все в Москве работают. Таких городков по России немало. Обычная, кстати, история, реалистическая и даже интернациональная. Когда функционировали шахты, регионы были богатыми. Это и сейчас еще заметно: дорогущие Дома культуры – с лепниной, колоннами, парчой... Когда попадаешь туда сегодня, возникает ощущение, что жизненное русло когда-то было прорыто и осталось, а жизнь свернула в сторону. Это чувствуется – в пространстве, в людях. Поначалу художник нашей картины предлагал снимать на Крайнем Севере – там тоже есть выразительные шахтерские места , и тоже заброшенные. Ледяные белые пустыни, черная полоса железной дороги, черный от угля поезд... Но мне показалось, что это будет слишком прямолинейно. А мне не этого было нужно. Зато в Тульской области есть ощущение, что жизнь была еще недавно, она еще теплится, просто что-то вот пошло не так... Это вот ощущение полураспада как раз и было ценным.

- Вы постоянно открещиваетесь от клише – между тем ваш фильм уже записали в один из символов новой волны российского кинематографа. Есть какие-то принципы, объединяющие сегодня 30-летних кинематографистов?

- Новая ли это волна – определит будущее. От новой волны во французском кинематографе осталось всего две картины – но они великие. А всего их было снято, может быть, двести. Если же говорить о единых принципах... Главный объединяющий принцип не столько в технике съемок, сколько в этике. Сегодня в России есть кинематографисты, которые стараются остаться авторами в рыночных обстоятельствах. Это позиция, достойная и человека, и художника. Мне нравится неангажированность этих людей. К тому, что делает Алексей Герман-младший или Кирилл Серебренников я отношусь с вниманием. Интересны картины Бориса Хлебникова или Анны Меликян. А в смысле личного отношения, дружить домами ... Знаете, можно относиться с вниманием друг к другу, но при этом не водить хоровод по Красной площади под баян со стаканом водки.

- А как вы сами пришли в кинематограф?

- Молния в меня не ударяла, я мирно окончил ВГИК. Еще школьником знал, что я хочу заниматься кино. Раздумья по поводу того, кем быть, были недолгими. Я вырос в Кемеровской области, в небольшом городке, родители – инженеры-строители. Мое увлечение кино выросло из типичных неясных мечтаний ребенка из провинции. Когда вдруг странным образом человек начинает хотеть то, чего нет в предлагаемых обстоятельствах. Кинотеатр в нашем городе долгое время рассматривался как место, где собирались подростки из разных районов и выясняли отношения после последнего сеанса. Это был конец 1980-х годов, телевизор тогда не предлагал никаких танцев на льду , а вот кино было очень популярно. Прекрасно работал кинопрокат, и новое кино было каждую неделю. Я помню, на всех произвел убийственное впечатление фильм Однажды в Америке . Начался показ, и фильм всех в зале просто... оглушил. В этот день никто не устраивал по обыкновению разборок после сеанса – придавленные увиденным, все разошлись по домам.

- Выйдет ли ваша картина в российский прокат, покажут ли ее по телевидению?

- А почему нет? Мой фильм для зрителей, и он понятен. И у меня есть подозрение, что он даже совсем не скучен. В декабре, скорее всего, фильм выйдет в ограниченный прокат с небольшим количеством копий. Связано это с представлением дистрибуторов о том, что подобное искусство может заинтересовать небольшое количество людей.

- Да, Бубен, барабан – картина явно не под попкорн.

- Знаете, я спокойно отношусь к зрительским симпатиям. И, повторюсь, не ставил перед собой задачу понравиться. Моя цель – сделать картину понятной. Чтобы сложное содержание было передано доступным языком и в доступной форме. Чтобы это была не умозрительная вещь, а эмоциональная, чтобы производила впечатление на уровне живота. И чтобы в ней не было ребуса, загадки. Но все-таки я ориентировался на зрителя, у которого осталось желание пытливого взгляда на жизнь. Ну а чтобы широкие массы все это полюбили? Просто это задача не для авторского кино.

- Какой бюджет у вашей картины?

- Около полутора миллионов долларов.

- Да, все же рисковое занятие – киноискусство. Государство ведь совсем мало выделяет, процентов десять обычно. Как молодой кинематографист может деньги получить на картину?

- Уверен, здесь должно быть какое-то обоюдное движение. Все равно у государства есть бюджет, есть деньги, которые оно собирается потратить. И оно ищет применение этим деньгам. В этом смысле со стороны молодых режиссеров должно быть встречное движение, их произведения должны быть убедительными. Мне пока везло. Мои картины – с небольшими бюджетами, и они не претендуют на сиюминутную окупаемость.

- О чем будет ваш следующий фильм?

- Следующей картины нет.

- Из-за кризиса?

- Во-первых, мы недавно закончили Бубен, барабан , нужно просто прийти в себя после фестивальной ажитации. Отдохнем, и к тому времени кризис уже, возможно, закончится. Так ведь нам обещает правительство?