Биеналле - Венецианская биеннале

На 52−й Венецианской Международной выставке современного искусства лишний раз подтвердилось, насколько важна культурная составляющая для имиджа страны

Венеция, городской парк Джардини, начало июня. На вытоптанной лужайке перед домом с колоннами (говорят, что это копия поместья Джорджа Вашингтона) посреди снующей вокруг толпы на коленях стоит молодой человек. Скорее всего, японец или кореец. Тонкие черты лица, жесткие волосы до плеч, ослепительной белизны костюм и такая же рубашка. Высунув язык, юноша тяжело дышит, изображая собаку. Руки (пардон, передние лапы) с натянутыми на них туфлями прижаты к груди. Такие же туфли – и на одетых в белые носки ступнях. Наличие заранее заготовленной второй пары обуви свидетельствует о том, что перформанс был задуман и материально обеспечен заранее. Да вот беда – никто из проходящих мимо человека-собаки гостей только что начавшейся 52−й Венецианской биеннале не обращает на него ни малейшего внимания. Возможно, через несколько дней, когда на престижную и самую большую в мире Международную выставку современного искусства запустят простых итальянских и иностранных поклонников contemporary art, у человекообразного пса и появится какой-то шанс на успех. Но до тех пор, пока официальное открытие еще не состоялось, а территория биеннале открыта только для журналистов, арт-критиков, кураторов, коллекционеров, художников юноша вряд ли удостоится даже мимолетного взгляда. Профессионалы видали и не такое. Другое дело, если бы парень, как несколько лет назад московский (а до этого киевский) художник Олег Кулик, был собакой голой, агрессивной и кусающей прохожих. Ну а если максимум, чем ты готов пожертвовать ради искусства, - это измазанные на коленях белые брюки, ничего не остается, как, поскулив возле американского павильона, направиться на четвереньках дальше.

Благо, ползти есть куда: в парке Джардини, ошеломляющем зеленью после блуждания среди венецианских каналов и каменных красот, таких павильонов, представляющих современное искусство разных стран мира, почти три десятка. Некоторые из них построили еще в начале прошлого века. К примеру, российский открыли в 1914−м, и москвичи с тех пор упорно находят в нем сходство со своим Казанским вокзалом (это и неудивительно, если учесть, что оба здания создал один архитектор – знаменитый Алексей Щусев). Вторая волна построек пришлась на 30−е годы, отсюда – специфическая внешность немецкого павильона, заставившая представляющую на нынешнем биеннале Германию модную поп-художницу Изу Генцкен обернуть его оранжевой сеткой. Несколько новых национальных павильонов появились здесь уже в 50−е и позже. И хотя проектировали их известные, а то и великие архитекторы этих стран, Джардини почти неизбежно вызывает у украинских и российских посетителей воспоминания об их столичных ВДНХ.

Это сходство усугубляется еще и тем, что как бывшие советские выставки достижений народного хозяйства, так и венецианская выставка достижений национального современного искусства разных стран расположены на окраине города. Хотя для Венеции, площадь которой равна двум киевским Трухановым островам, окраина – понятие относительное. С другой стороны, поскольку в городе можно передвигаться только пешком или на вапоретто – больших катерах, заменяющих венецианцам наши маршрутки (причем пешком получается все-таки быстрее), – добираться до Джардини из центра города приходится не менее получаса.

Все вышеизложенное еще раз подтверждает старое правило: нет худа без добра. Украина, у которой постоянного павильона на биеналле нет, благодаря этому арендовала под свою экспозицию роскошный Палаццо Пападополи – старинный дворец XVI века, расположенный в самом сердце Венеции, около моста Риальто на Гранд-канале. Конечно, аренда такой исторической роскоши влетела в копеечку (общая сумма инвестиций в украинский проект на выставке составила около миллиона евро), но овчинка стоит выделки. Биеннале продлится до ноября, и уже скоро в павильоны в Джардини в основном будут наведываться люди, специально приехавшие на выставку современного искусства. А мимо украинского павильона-палаццо за лето проедут на вапоретто все приехавшие в Венецию туристы, причем не один, а десятки раз каждый (Гранд-канал является главной транспортной артерией города). Если говорить на языке маркетинга, это десятки миллионов рекламных контактов (за один день туристического сезона по Гранд-каналу проезжают 40 тыс. человек). Так что еще почти полгода Палаццо Пападополи будет одним из самых эффективных (и уж наверняка самым красивым) объектом наружной рекламы, рассказывающим об Украине за рубежом. Более того, едва ли не первое, что видит каждый турист, выходящий из венецианского аэропорта, – громадный рекламный лайтбокс украинской экспозиции на биеннале Поэма о внутреннем море . Рядом – аналогичная реклама продукции известных фирм и роскошных магазинов. Ни одна другая страна-участница поместить информацию о своей выставке в такой контекст даже не додумалась. Мне захотелось мысленно зааплодировать организаторам нашей экспозиции, решившим наладить контакт со своим потенциальным зрителем с первых минут его пребывания в Венеции. Потому что представлять себе искусство начала XXI века вне связки с маркетингом – все равно, что заставить капитанов местных вапоретто отказаться от моторов и гребных винтов и предложить пассажирам взяться за весла.

Искусство цеплять

И все же, почему международная арт-тусовка, концентрация которой на один квадратный венецианский метр в дни биеннале превышает любые допустимые экологические нормы, не удостоила даже секундным вниманием ползающего по траве возле американского павильона человека-собаку в белом костюме? Да потому, что концентрация экспонатов современного искусства была еще более чудовищной. Помимо трех десятков национальных павильонов в Джардини профессиональным знатокам contemporary art нужно было осмотреть еще четыре с лишним десятка национальных экспозиций в самом городе, а также растянувшуюся на многие сотни метров выставку ста художников со всего мира в необъятном здании (вернее, комплексе зданий) венецианского Арсенала. Ее куратор американец Роберт Сторр (в прошлом – куратор знаменитого музея современного искусства МОМА в Нью-Йорке) придумал для биеннале девиз: Думай с чувством и чувствуй с умом . В переводе с кураторского языка на обыкновенный эту фразу можно истолковать как попытку вернуть современному искусству эмоциональность.

И это Роберту Сторру вполне удалось. О том, что такой подход оказался своевременным, подтвердил пример одного из павильонов в Джардини, где демонстрировались видеофильмы с записями знаменитых перформансов прошлых лет, в которых действующие лица долго и монотонно били себя по лицу, расчесывали волосы, заштриховывали лист бумаги карандашами, прикрепленными к состоящей из ремешков маске и т. п. Несмотря на то что главными героями этих перформансов были такие значимые в истории contemporary art фигуры, как Йозеф Бойс, Марина Абрамович, Вито Аккончи, Арнульф Райнер, нынешняя арт-тусовка выдерживала перед телеэкранами максимум минут десять. И то потому, что комнаты, где находились видеомониторы, были предусмотрительно оборудованы комфортабельными матами-сидениями, принимающими форму тела. Те же, кому мест не хватило, уходили почти сразу.

Вообще видео оказалось не самой сильной стороной биеннале. Нередко это были длинные скучные (чтобы не сказать нудные) работы, держащиеся на плаву исключительно за счет глубокомысленной теоретической концепции. Но, конечно, имелись и исключения, рассчитанные в первую очередь на эмоциональный отклик. К примеру, видеоработа итальянца Паоло Каневари, где мальчишка на пустыре перед разбомбленными натовскими самолетами белградскими многоэтажками двенадцать минут играет сам с собой в футбол то ли черепом, то ли его точным пластиковым подобием. (Бывают же в искусстве неслучайные совпадения: как только я вышел с территории выставки отдохнуть на парковой скамеечке, рядом тут же оказался итальянский мальчишка, самозабвенно жонглировавший футбольным мячом. Хотя, возможно, именно на такое зрительское послевкусие Паоло Каневари и рассчитывал.) Или видео француженки Софии Калле, где запечатлено, как руки врачей в белых перчатках, бережно ощупывая лицо и тело будто уснувшей пожилой женщины, безуспешно пытаются обнаружить признаки жизни. Смерть и ее приметы вообще стали одной из сквозных тем многих работ биеннале, и даже целых национальных павильонов. Например, корейского, где художник Хунг-Ку Ли с присущим юго-восточным азиатским культурам изяществом, скрупулезностью и полным отсутствием сентиментальности рассказал в видеосюжете и наполненной десятками жутковатых медицинских инструментов лаборатории-инсталляции историю охотящегося на венецианцев человека-монстра.

В отличие от видео инсталляция осталась одним из главных и интересных жанров современного искусства. Но только инсталляция яркая, цепляющая зрителя сразу, не позволяющая ему пройти мимо. Недаром Роберта Сторра называют создателем понятия фестивализм . Но соблюдение этого принципа вполне применимо и к жизни произведений contemporary art вне выставочного пространства. Ожидать, что современный человек, управляемый дефицитом времени, будет тратить долгие минуты на разгадывание скрытых в той же инсталляции потаенных смыслов, наивно. Да и смысл, который, в конце концов, выуживается, нередко оказывается неглубок. Поэтому современный зритель, как просвещенный, так и неподготовленный, предпочитает не столько размышлять вместе с художником (надоело), сколько эмоционально сопереживать ему. Незря представители арт-тусовки готовы были целый час выстоять в очереди из своих коллег, чтобы попасть в немецкий павильон, где Иза Генцкен устроила при помощи зеркал, блестящей фольги, венецианских масок, скафандров астронавтов и прочих подсобных средств настоящий карнавал манекенов. Китайцы удивили публику павильоном, где среди множества поставленных на бетонные постаменты громадных ржавых металлических цистерн и контейнеров (эдакий кусочек декораций из Зоны в Сталкере Андрея Тарковского) можно было с трудом разыскать предметные и экранные выражения традиционного китайского быта. Как говорится, знающий – поймет, незнающий – ощутит.

Повышенное кураторское внимание к эмоциональной сфере воздействия на зрителя привело к тому, что на нынешней биеннале стало больше, чем на предыдущих, живописных работ. Причем не только авторов, давно уже ставших современными классиками (в частности, абстрактные работы одного из самых дорогих современных художников Герхарда Рихтера), но и сравнительно молодых. Возможно, подобное второе рождение казалось бы канувшей в Лету живописи (в том числе и фигуративной) – один из новых трендов современного искусства. Эксперты говорят, что именно на венецианской биеннале они определяются наиболее четко и полно.

Совершенно поразительным по яркости, эмоциональной наполненности, чувственности, граничащей с брутальностью, оказалось одно из главных детищ Роберта Сторра – африканский павильон, составленный из работ нескольких десятков художников. Раз уж мы заговорили о чувственности, главный приз биеннале (который, нарушив традицию, решили вручать не сейчас, а осенью), скорее всего, получит павильон Великобритании, весь отданный под работы одной художницы – Трейси Эмин, продемонстрировавшей удивительной тонкости и изящества серию эротической графики. В свое время эта представительница новой волны в британском искусстве прославилась тем, что выставила как арт-объект свою незастеленную кровать со следами любовных утех, и получила за нее престижную премию Тернера и 150 тыс. фунтов стерлингов от владельца знаменитой лондонской галереи Саачи. И тут вдруг – поворот той же темы на 180 градусов и мастерство поистине музейного уровня. (О музейном уровне я вспомнил не случайно. Если зайти после посещения биеннале в венецианский частный музей современного искусства из собрания американской миллиардерши Пеги Гуггенхайм, то перед полотнами Джексона Поллока, Макса Эрнста и Хуана Миро впечатление от многих только что увиденных в Джардини и Арсенале работ быстро угасает. Хотя и не от всех.)

Украина умеет все

Теперь о самом главном (во всяком случае, для нас) сюрпризе: возможно, украинский национальный павильон станет одним из главных претендентов на победу в борьбе за приз лучшему национальному проекту. Недаром вице-премьер и министр культуры Италии Франческо Рутелли назвал его одним из трех топовых событий 52−й биеннале. Такие комплименты в мировой столице современного искусства, которой Венеция становится на время выставки, так просто не раздаются. Причем, чтобы убедить мировую элиту contemporary art в том, что современные украинские художники действительно работают на высшем мировом уровне, понадобился всего-навсего толковый профессиональный менеджмент, которым наш павильон прежде всего обязан специалистам киевского Центра современного искусства PinchukArtCentre (комиссаром украинской экспозиции стал президент PinchukArtCentre Питер Дорошенко), а также инвестиции благотворительного фонда Виктора Пинчука. А приглашенные в проект украинские художники действительно потрудились на славу.

Так, Борис Михайлов, прочно закрепившийся в элите лучших мировых фотографов, в очередной раз блеснул мастерством и философским складом ума в серии новых работ, где показал жизнь обитателей харьковских окраин и маленьких украинских городов. Сергей Братков поразил изнеженный международный арт-бомонд брутальной чувственной мощью, с которой отобразил в своих лайтбоксах жизнь нашего индустриального востока. Александр Гнилицкий и Леся Заяц при помощи музыки и света превратили одну из комнат палаццо в мир медиафантомов и визуальных обманок, как нельзя более органичный в Венеции, которая вся – будто каменный мираж, приплывший к нам из времен Ренессанса.

Приглашенные в проект западные арт-звезды продемонстрировали, как видится им Украина со стороны. Эпатажный фотограф Юрген Теллер усмотрел в киевских улицах гигантский сюрреалистический подиум, где выставленная напоказ роскошь соседствует с отсутствием вкуса и нищетой. Марк Титчнер, всю жизнь завороженный игрой слов, выставил в саду палаццо установленную на мачтах конструкцию шесть на три метра с короткой задиристой фразой на украинском и английском: Ми – українці. Що ще? . Сэм Тейлор-Вуд, напротив, вместо публицистики предложила зрителям свой магический мир на грани между лайтбоксом и видео, в том числе вариацию на вечную тему Леда и лебедь , где юная обнаженная украинская красавица так и остается вечно юной, а приникший к ней лебедь претерпевает все материальные метаморфозы загробного существования.

В результате украинский павильон продемонстрировал такое богатство и разнообразие творческих посланий и техник, которого, пожалуй, на биеннале нет ни у кого другого. Конечно, в этом есть нечто юношески-задиристое типа мы умеем все , но для молодой страны, выходящей на мировую арену, это не только извинительно, но и необходимо. Первая аналогия, тут же приходящая в голову, – Русские сезоны , которые Сергей Дягилев в начале прошлого века каждый год устраивал за рубежом, вывозя туда артистов балета, музыкантов и художников. В итоге Российская империя, которая до этого казалась миру громадной невежественной страной, продемонстрировала западноевропейской элите такой уровень взращенной Cеребряным веком новой национальной культуры, до которой самому Западу кое в чем приходилось тянуться не один год. Современное национальное искусство того времени стало визитной карточкой, по которой просвещенный мир судил о тогдашней Руси. Замечательно, если подобная ситуация ребрендинга от культуры повторится, но уже с Украиной, на нынешней венецианской биеннале.