Биеналле - Московская биеннале

- В официальном релизе к выставке указано, что «Наперекор дню» - знаковый, этапный проект. Почему?

- Это заключительная часть трилогии. Первый проект, «Привидения» (Les Revenants), был двухчастным, и его я посвятил ордену иезуитов. Эти люди важны, потому что они повсюду: их можно найти и здесь, и в Латинской Америке. Идеология иезуитов основывалась на идее утопии - со скрытым подтекстом, направленным на обращение людей в христианство. Вторая экспозиция называлась «Навсегда: управление чудом» (Forever. The Management of Magic) и была про открытие Диснейленда. Мне хотелось показать последнюю, так и не исполненную мечту Уолта Диснея: сделать идеальный город. Это первый шаг ухода от идеи утопии, практически - стирание этой идеи, которая сместилась в мир развлечений. Последняя выставка полностью посвящена Большому Брату. И это последний этап, который прикончит саму идею утопии.

- До Москвы эта утопическая трилогия где-нибудь выставлялась?

- Картины писались очень быстро. Первую часть «Привидений» я показал в 2006 году в Японии, вторую – в 2007 году в Антверпене. Проект про Диснея выставил в 2008 году. И вот последняя часть появилась в 2009-м.

- Учитывался ли при выборе места для показа третьего проекта специфический российский контекст? Ведь здесь очень долго официальная идеология базировалась на утопической идее построения светлого будущего.

- Практически нет. Россия уже не та страна: она очень сильно изменилась с тех пор, как я первый раз был здесь 15 лет назад. Последний раз я приезжал 4 года назад, на открытие музея во Владивостоке. И уже тогда идея утопии сильно трансформировалась. Не говоря уже о том, что между людьми во Владивостоке и в Москве есть колоссальная разница.

- Стирание утопии продолжится?

- Нет, это последняя часть.

- Вы один из самых известных в мире живописцев, и тем не менее был период, когда вы отказывались браться за кисть и занимались только кино. Что произошло?

- Это случилось довольно давно. Все дело было в моей молодости: живопись стала казаться мне чересчур экзистенциальной, я просто перестал ее понимать. С 1981 по 1985 годы я снимал кино, но потом снова стал писать. Наверное, потому, что я в первую очередь художник.

- Может ли живопись сегодня вновь взять на себя визуальное воплощение государственной идеологии, как это происходило с реализмом?

- Это было возможно при тоталитарной модели. На самом деле ни живопись, ни искусство в целом никогда не могут быть связаны с идеологией, иначе они превратятся в пропаганду. Кино, к примеру, может быть пропагандой. Но цель живописи – в ее физическом восприятии. Вот я, например, реалист, использую в своих работах фотографии, что-то беру из Интернета, делаю макеты. К примеру, снайпер в Багдаде (одна из выставленных работ – прим. ред.) – реальный кадр. Это все о настоящем времени – о войне, стрельбе, убийствах.

- Живопись в вашем случае становится отображением реальности?

- Живопись такая же, как и раньше, она не изменилась. Вы можете с живописью делать все, что душе угодно. Есть простой пример - попросите людей вспомнить фото и картину. Окажется, что фотографию запомнили гораздо лучше, чем живопись. Живая картина действует на сознание человека медленнее, чем неживое изображение – фотография.

- Вы специальный гость Московской биеннале, на которой основной проект представляет Жан-Юбер Мартен, он называется «Против исключений». Там одна из идей - демонстрация традиционного, можно даже сказать, естественного искусства. Много работ из Юго-Восточной Азии, Австралии, Океании – как бы в противовес Европе, где упор сейчас делается на медиатехнологии. Что вы об этом думаете?

- Жан-Юбер Мартен уже показывал эти проекты и эту идею. Он повторяет это снова и снова. Мне трудно говорить на такие темы, и я не согласен, что традиционное искусство непопулярно в Европейском Союзе. Например, в Амстердаме очень много изучают традиционное искусство.

- Что собираетесь делать в ближайшее время?

- У меня сейчас будут выставки в Огайо, Далласе, Чикаго, потом в Брюсселе, потом я делаю совместный проект с двумя другими художниками, затем я работаю с китайским художником, и мы с ним открываем выставку сначала в Брюсселе, потом в Пекине. Еще у меня большой кураторский проект с восточно-европейскими художниками, он будет показан уже в 2010 году в Загребе, потом в Малаге…

- До какого времени у вас все расписано?

- До 2014 года.

- Собираетесь полностью представить проект о стирании утопии?

- Не уверен. Скоро выйдет книга, где будут собраны все работы со всех четырех выставок, всего около 50 полотен.

- Если Вам, к примеру, предложат гигантское помещение в Москве, чтобы показать проект целиком – от иезуитов до Большого брата – согласитесь?

- Да, если это будет безопасно.

- Мы с Вами разговариваем, а Вы ни разу не улыбнулись.

- Я никогда не улыбаюсь! Я просто неулыбчивый.

Для справки: Люк Тюйманс (Luc Tuymans) родился в 1958 году в бельгийском городе Мортселе. В 1976-1979 гг. изучал изящные искусства и живопись в брюссельском Институте Святого Луки (Sint-Lukasinstituut), затем до 1980 года - в Национальной Высшей Школе Визуальных Искусств (Ecole Nationale Superieure des Arts Visuels de la Cambre), а также в Брюсселе. Получил известность после участия Документе-7.

Тюйманс пристально исследует темы банальности и зла. У него были работы, посвященные Холокосту («Газовая камера»), педофилии («Жестокое обращение с ребенком»), этническим чисткам и другим политически острым темам. В его руках живопись вновь сделалась социально заостренным и актуальным искусством, а сам автор стал одним из ключевых персонажей на современной арт-сцене.

В начале 80-х Тюйманс пережил период разочарования в живописи как медиа и увлекся кинопроизводством. В результате в середине 80-х, вернувшись к излюбленной технике, он обогатил ее новыми приемами, которыми пользуется до сих пор: кадрирование, резкое приближение, синхронизация, монтаж.