Выставки - Конкурс ИННОВАЦИЯ

29 марта в Государственном центре современного искусства покажут работы, вошедшие в шорт-лист VI Всероссийского конкурса в области современного визуального искусства Инновация . В списке лучших значится и арт-группа Война с акцией на Литейном мосту. О том, войдет ли Член в плену у КГБ в историю искусства, Власть поговорила с художественным руководителем ГЦСИ Леонидом Бажановым.

МАРИЯ СЕМЕНДЯЕВА, ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО

На ваш взгляд, акцию на Литейном мосту можно отнести к какой-либо художественной традиции или это новое явление?

Корни у такого творчества разные. В первую очередь непосредственные истоки — это русский исторический и европейский авангард, футуризм, дадаизм... В начале ХХ века это было и в России, и в Швейцарии, и в Германии, и в Италии. Поэтому то, что происходит сейчас,— не просто противостояние художника и власти, как это пытается представить пресса. На деле все сложнее. Одна из фундаментальных стратегий современного искусства — выход за его границы. Неважно, это границы между визуальным и вербальным искусством, между сценическим и визуальным или это границы между искусством и политикой, психологией, наукой. Так развивались исторический авангард, неоавангард и особенно новейшее актуальное искусство.

В эту же стратегию входит то, что в начале ХХ века называлось эпатажем, а сейчас — провокацией. Сознательный тактический ход — разбудить сознание зрителя, обратить внимание на содержимое художественного произведения и заставить работать его мозг. Но иногда художник подменяет собой свое произведение, и речь идет уже не о считывании его смыслов, а о художественной личности, которая стоит за этим произведением.

Современные художники обращаются к политическому и социальному пространству сознательно. Это и называется актуальным искусством — не просто contemporary art, а именно actual art. В западной терминологии это все уже расписано. В России такое творчество сопряжено с политической ситуацией: эволюционной, революционной — как хотите.

Вам как руководителю ГЦСИ это интересно?

Мы с коллегами в ГЦСИ работаем с этим кругом художников, потому что уверены, что они входят в пространство современного искусства, и на том стоим. Диапазон современного искусства широк, и мы занимаемся как абстрактной геометрией, герметичным творчеством Александра Константинова (художник создает графические инсталляции из скотча.— Власть ), так и актуальными акциями группы Война , просто по-разному. Например, сейчас планируем лекцию Олега Мавроматти (художник-акционист, в 2000 году устроивший перформанс Не верь глазам , в ходе которого его распяли на кресте, а в 2010-м — публичное голосование по поводу своей казни на электрическом стуле, сейчас живет в Болгарии, а в России преследуется по 282-й статье Уголовного кодекса за оскорбление чувств верующих.— Власть ). Недавно была конференция Современное искусство и табу вместе с Центром Сахарова. Был круглый стол с Авдеем Тер-Оганяном (художник-авангардист, работы которого в 2010 году Росохранкультура запретила вывозить на выставку в Лувр, так как они содержат призыв к насильственному изменению конституционного строя РФ, а также призыв, направленный на разжигание межрелигиозной ненависти и вражды .— Власть ).

Чем вы руководствуетесь, причисляя Войну к художникам?

Те, о ком мы сейчас говорим,— искусство ли это вообще? Я, будучи профессионалом, специалистом в области современного искусства, затрудняюсь ответить себе на вопрос: это художник или политический, социальный активист?

Когда я защищаю их на судебном процессе, я настаиваю на том, что они художники. Когда я сталкиваюсь с ними в пространстве художественно-критической рефлексии, я не всегда оцениваю их произведения как художественный шедевр. Исхожу из личного профессионального опыта. Вообще для этого существуют институты экспертов и критиков, но такой структуры в России практически нет, чем еще больше осложняется ситуация. При этом, наоборот, бурно развивается механизм общественных связей. И пиар-интересы деформируют современное искусство: зрители, журналисты, сами художники ищут не новые смыслы в том или ином произведении, а новостной повод. Так художники влипают в рынок.

Поэтому одно произведение той же группы Война о перевернутых автомобилях может рассматриваться в рамках судебного производства, а второе — выдвигаться на государственную премию. Кстати, Инновация — это общественная премия, а не государственная, просто она инициирована в том числе и ГЦСИ, но мы не власть. Минкульт одобрил создание конкурса Инновация , но процесс учреждения именно госпремии иной, там нужен правительственный указ.

Что за запутанная история произошла с выдвижением Войны на Инновацию ?

История тут простая. После того как большинство членов жюри проголосовало за это выдвижение, действительно выяснилось, что у организаторов не было согласия номинантов. В конкурсе их пять, и если кто-то откажется, то его место займет другой. Бывали отказы и раньше, и на освободившееся место приходили новые персонажи. Худрук Войны Алексей Плуцер-Сарно, к которому я отношусь с большим интересом, выступил с пламенным призывом, что не надо иметь ничего общего с госструктурами. Остроумно. Ну можно обозначить себя как революционера, но мы и Эдика Лимонова к себе приглашали — не как политдеятеля, а как литератора, он участвовал в наших круглых столах. В общем, пока мы пытались получить ответ, участников Войны арестовали, связи не было. Ситуация, кстати, не прояснилась до сих пор. Художник всегда может сказать нет , но Война вообще не разговаривает.

Их выдвинули, потому что им надо помочь, привлечь внимание к беде или потому что они действительно этого заслуживают?

Думаю, заслуживают. Выдвинули бы и без ареста. Это интересное произведение, и оно должно рассматриваться в рамках искусства, а не в рамках политического или социального жеста. Дело не только в оппонировании ФСБ, это художественное произведение со своими корнями: здесь и стрит-арт, и низовая культура, и шутовская культура. Столетние, между прочим, традиции.

А насчет Дворцового переворота , я вас уверяю, даже в Минкульте нет единого мнения. Власти этой акцией тоже поставлены в двусмысленное положение: задета честь мундира... Они начинают видеть в этом противостояние силовым структурам и государственным устоям. И здесь начинается то, к чему подталкивает пиаровская шумиха,— деление на правых и левых, белых и красных.

На один из наших семинаров в Нижнем Новгороде заранее настроенные на такое противостояние сотрудники силовой структуры ворвались чуть ли не в масках с автоматами. Потом, правда, извинились, разобрались, но сначала думали, что это не семинар ГЦСИ, а незаконное собрание. Ну такое бывает. Или процесс над Ерофеевым и Самодуровым, где суд изначально поставил себе задачу осудить этих людей, которые, на мой взгляд, невиновны. Все это свидетельствует не о поисках разумного выхода из этих коллизий, а о привычке к противостоянию.

Вам не кажется, что такое противостояние для многих художников этого искусства — импульс? Что без него группа Война не была бы группой Война ? И Мавроматти тот же.

Конечно, такой соблазн есть, но все же в художнике такое противостояние заложено меньше, чем в сотруднике силовой структуры,— просто в силу профессии. Например, у Владимира Маяковского или у художника-футуриста Михаила Ларионова в юности ярко проявлялся радикализм, но потом они оставались в рамках искусства. Александр Бренер, чьи вопиющие, вызывающие акции в 1990-х шокировали публику (в 1995 году в Елоховском соборе во время службы он неожиданно выбежал к алтарю с воплями Чечня! Чечня! .— Власть ), сейчас поэт и литератор, остающийся в пространстве художественной культуры.

Художник поддается на провокации нашего времени и реагирует сильнее обывателя. И политическая, и идеологическая ситуация в России неидеальны. И не всегда реакция на это выражается в формах поэзии Бродского, хотя тот тоже проходил через социальный кошмар и мог бы реагировать радикальнее. Художнику надо доверять, подозревать в нем хулигана и преступника непродуктивно.

Это проблема непонимания или злых намерений власти?

Непонимания. У нас нет опыта, практики, нормального образования, публика не умеет воспринимать актуальное искусство. И в этом мы виноваты, я лично виноват. Вот сидя на этом месте, видимо, делаю мало для просвещения и перевода противостояния в диалог.

Художники заранее знают, что нарушают закон, и идут на это осознанно.

Но у них цель не сломать мигалку на машине, а вскрыть проблемы общества. Это может происходить не только в рамках журналистского расследования, но и в художественной практике. Так что нынешние акции в большой степени спровоцированы здешней социальной ситуацией. Разбираться надо не только в залах суда из-за перевернутой машины, но и в самих проблемах. Настраиваться надо не на противостояние. С кем вы, деятели культуры? — это старый советский лозунг.

То есть в России остается отношение к культуре как к идеологическому рупору?

Может, это и не рупор, но радикальная художественная культура социализирована и направлена на вскрытие социальных узлов напряжения. Надо, наоборот, быть благодарными художникам за то, что они указывают на зоны напряжения, и обращать на это внимание, не ждать, когда грянет гром. Посмотреть на опыт русского исторического авангарда, понять, о чем он в десятые годы ХХ века говорил, а не только увлекаться торговлей его произведениями. Не один Толстой был зеркалом русской революции, художники-авангардисты тоже оповещали о возможных катаклизмах.

Вы видите параллели между той ситуацией и теперешней?

Повторений в истории нет, но опыт надо учитывать.

Если сравнивать авангард начала XX века и XXI века, вам не кажется, что современные художники безыдейные?

Начало XX века и авангард базировались на невероятно высоком уровне культуры и общества. Теперь же мы пребываем в ситуации кризиса, причем не только мы, но и западное искусство тоже, так что исходная ситуация просто разная.

В академическом сообществе таких, как Война , часто считают маргиналами, которые не имеют права называться художниками.

Академическое сообщество консервативно и во многом право. Искусство развивается эволюционно, а не революционными скачками, как бы мы такими акциями ни восторгались. В историю культуры участники группы Война войдут, а вот в историю искусства — неизвестно. Им и самим предстоит определиться. Социальные активисты их своими не признают, называют плохо подготовленными элементами, и художественное сообщество не считает их своей частью — не только русское, но и западное. Но в ситуации, когда они угнетаемые, под давлением и запретом, симпатии к ним растут. Когда напряжение спадет, неизвестно, как к ним будут относиться.

То есть им играет на руку быть бескастовыми художниками?

Нельзя стратегию продвижения себя в художественной карьере принимать за содержательность самих произведений. Каждый художник преодолевает границы, но не во имя преодоления, а для приобретения новых смыслов. И рано или поздно он определяет для себя моральные и вкусовые границы. И убить во имя преодоления культурных табу — не думаю, что это эффективно. Хотя, если говорить о чистом сознании и предельности концепции, что может остановить?

Как вам кажется, если Война возьмет номинацию, это будет скандалом?

Не думаю. Я считаю, что если бы все были поумнее, то поняли бы, что на нашем безрыбье 2010 года это работа состоятельная. Придавать ей статус политического и социального манифеста бессмысленно. Ну получит и получит. Я сам, кстати, ее шедевром не считаю. Это остроумно, но не более того.