Биеналле - Московская биеннале

— Как вам кажется, какова реакция зрителей на выставки, открытые в рамках Третьей биеннале современного искусства в Москве?

— Я не знаю русского и не понимаю, что говорят люди. Но я вижу количество посетителей. В субботу было 4300 человек только в Гараже , в воскресенье ко второй половине дня основной проект посмотрели аж 5000. Я думаю, что это позитивная реакция, и мне, как куратору, конечно, крайне приятно видеть выставку, заполненную народом. И при этом я не видел ни одного случая агрессивной реакции на то, что я показываю.

— Самые внимательные зрители современного искусства — религиозно-патриотические организации — обошли биеннале стороной?

— Это удивительно, но никогда не знаешь, где в чужой культуре находятся болевые точки, и ждешь их совсем в других местах. Понимаете, главный принцип цензуры — это защита интересов других. Обычно говорят так, что, мол, лично мне-то это нравится и я не возражаю, но вот зрители или какие-то абстрактные другие не поймут.

Ни о каких акциях и агрессии мне неизвестно. Были небольшие трения, но несколько другого характера. Основные опасения организаторов были связаны с видеоработой художницы Марины Абрамович, где изображена эрекция. Но мы разместили табличку, предупреждающую, что просмотр эрекции не рекомендуется детям и чувствительным гражданам. Была дискуссия по поводу размещения инсталляции со стариками инвалидами напротив кафе — якобы они испортят кому-то аппетит. А мне, наоборот, казалось, что за ними будет интересно наблюдать за чашечкой кофе. Инвалидов оставили, а одетых в платья мертвецов, работу AES+F, все-таки пришлось отделить стенкой.

— Была ли предварительная цензура — предупреждали ли вас, что какого-то художника лучше не надо привозить в Россию?

— Нет, не было. Обсуждения всегда есть, но речи о запретах не идет. Мне кажется странным, что некоторые люди в России пытаются выстраивать культурную политику, в том числе политику, ведущую к цензурным запретам, основываясь на том убеждении, что Россия чем-то отличается от других стран. Я считаю, что русское искусство принадлежит европейской культуре, а это не все здесь понимают. Мне кажется, что советские и русские художники достаточно натерпелись от советского режима, который многое запрещал, чтобы сейчас остановить этот подход и понять, что так нельзя относиться к искусству. И я удивлен, когда меня журналисты спрашивают: почему вы выставляете столь провокационные работы на выставке?

Я им объясняю, что художники — не провокаторы. Они просто представляют другой взгляд на мир, более тонкий и чуткий. Это проблемы зрителя, что он отстает и чего-то не понимает. И второй момент, который меня задевает,— это абсолютно абсурдная мысль, что бывают культуры целостные и замкнутые на самих себе. Для меня главная идея — это равенство культур. А в России до сих пор думают, что есть, с одной стороны, великие цивилизации, а с другой — дикари.

— Вы говорите о том, что Россия уже достаточно интегрирована в европейское пространство. Тогда как бы вы прокомментировали постоянные судебные процессы над художниками и кураторами. Примеров масса, последний — суд над Андреем Ерофеевым и Юрием Самодуровым, за организацию выставки Запретное искусство-2006 ?
— Я бы назвал это архаизмом. Случай с Запретным искусством очень показателен: эта выставка изначально была посвящена цензуре. Показ был в маленьком зале, сведенный к символическому подглядыванию в дырочку. То есть были приняты все меры предосторожности, чтобы эти вещи не задевали прохожего с улицы. Надо понимать, что музеи, тем более современного искусства,— это особые места, где вас может ждать сюрприз. Но при этом вас никто не заставляет это смотреть. Есть такая дурацкая распространенная идея, что музей — это институция для детей. Ваша Третьяковка, по-моему, придерживается такого мнения, что она значительно умиротворяет зрителей, которые смотрят бесконечные русские пейзажи.

Русские художники и кураторы должны прежде всего стараться быть смелыми. На мой взгляд, то, что сейчас у вас происходит,— это следствие всякой революции. Вы ее пережили, а теперь идет контрреволюция. Конечно, в коммунизме была масса отвратительных сторон, но это было светское государство. А сейчас, на мой взгляд, происходит захват власти православной церковью, и поражает именно то, что ей позволяется контролировать так много сфер публичной жизни.

— Новый директор Третьяковки Ирина Лебедева считает, что необходимо проводить круглые столы с участием художников и церковников. Возможен ли такой диалог?

— Абсолютный абсурд. Вы же понимаете, что на этом все кончится. Мы знаем историю и знаем, чем кончаются все попытки конструктивного диалога,— больше не будет свободного искусства. Русские художники только начали жить свободно, и снова возвращается эта агрессия. Религиозные взгляды не смогут ужиться с радикальным художественным жестом или с бунтующей природой гуманизма.

— А вот, например, художник Гор Чахал перед открытием своей выставки отправил запрос в патриархию.

— Мне это кажется невероятным. Если священникам дается право решать, какое искусство выставлять, то в скором времени у вас, кроме икон и нравоучительных произведений, ничего не будет.

Жан-Юбер Мартен
Родился в Страсбурге в 1944 году. Был директором нескольких европейских музеев, в том числе Центра Помпиду (Париж). Важнейшее достижение Мартена — выставка Маги земли в Центре Помпиду (1989). В его послужном списке — первая выставка Ильи Кабакова в Европе и участие в подготовке проекта Москва—Париж (1979). В 2009 году — куратор главного проекта Московской биеннале, выставки Против исключения в Гараже .